Двое
Я вспоминаю, как однажды моя возлюбленная в слезах гнева сказала, обращаясь ко мне, но имея в виду еще одного своего знакомого:
«Как же вам не стыдно! Вы сорокалетние мужчины – умные, красивые, талантливые. И вы занимаетесь театром вместо того, чтобы заниматься жизнью! Почему тебя, — сказала она, — не интересует моя судьба? Почему на первом месте у тебя не я, а какой-то театр?»
И я тогда подумал: «Потому, что в театре в рабочее время я могу говорить о том, что мне кажется важным; о каком-то своем заболевании или об открытии чего-то.
Я могу рассказывать, а несколько сотен человек будут меня с интересом слушать. А здесь одна женщина. И она хочет говорить сама».
Был такой автор Саша Ремиз. У него в одной из пьес есть сентиментальный, очень красивый эпизод. Мужчина и женщина попадают в разные двери переполненного троллейбуса и начинают проталкиваться друг к другу с одинаковой скоростью. Я думаю, счастье именно в этом.
И вот еще одна история-тост – к 23 февраля или к 8 марта.
У женщины, в которую я был влюблен (это было уже в другом городе), незадолго до нашего знакомства в автомобильной катастрофе погиб муж. И она всегда говорила о нем как об абсолютно живом человеке. Например — вчера он уехал на дачу.
Это нельзя имитировать. Можно сказать, что это невроз. Но я общался с абсолютно здоровой, адекватной женщиной. Это вызывает у меня… зависть. Ревности здесь очень мало. Дай Бог каждому мужчине такую женщину – которая, если что-то случится, так будет о тебе говорить.
Все написанное в пьесе происходит в жизни
Я думаю, судьба и случайность — это разное количество одного и того же. Случайность — если мальчик стрелял из рогатки и попал вам в ногу.
Но если мальчик стрелял, сидя в танке, и вас контузило, это судьба. То есть, если чуть-чуть поцарапало, прими это за намек. Если потом ударило, зря ты не обратил внимания, когда поцарапало.
Когда я учился в ГИТИСе, мне очень нравилось разговаривать про разные умные вещи со старшекурсниками — Володей Березиным, Вовой Клименко, Борей Юхонановым. И вот как-то раз Боря, валяясь в ангине с замотанным горлом, сказал мне:
«Старик, когда ты выбираешь для постановки пьесу, внимательно прочти название. Поскольку то, что написано на первой странице, обязательно случится с тобой, пока ты будешь это репетировать.
И все, что написано в этой пьесе, произойдет с тобой или с кем-то из твоих ближайших людей. Если у тебя есть возможность, взвесь, стоит ли одно другого».
Позднее я убедился, что это на самом деле так. Каждый из поставленных мною спектаклей мистическим образом связан с моей жизнью.
Моим дипломным спектаклем стал «Зверь Машка». Тогда у меня была жена по имени Марина, но все близкие и знакомые звали ее Маша. Когда начались репетиции, мы поругались и разошлись.
Она уехала в другой город и не хотела со мной разговаривать до тех пор, пока я не выпустил этот спектакль. Тогда, думая о ней, я говорил достаточно резкие слова в ее адрес – в том числе похожие на слово в названии пьесы.
Спектакль мне мешал мириться, потому что репетировали мы ночами, и поездку в город Владимир чисто технически нельзя было совместить с выходом спектакля.
Позднее в Дзержинске я ставил спектакль по пьесе Людмилы Петрушевской «Время Ночь». Это мой самый знаменитый спектакль, он получил Гран-при на фестивале моно-спектаклей.
Но ничего хуже того, что происходило во время репетиций, вплоть до премьеры, в моей жизни не было. К этому периоду относится рассказанная выше история о попутчиках с ножиком.
А за два дня до премьеры в театре ко мне подошли два лица пролетарской национальности. От них исходил запах дорогого алкоголя. Они сказали, что мне нужно взять билет на поезд. И что они проконтролируют мой отъезд.
На тот момент я был очень сильно влюблен и не хотел уезжать из этого города. Сказал им, что уезжать не собираюсь. В ответ мне попытались объяснить, что со мной произойдет, если я не уеду. В итоге я их послал.
А потом я познакомился с майором Бергаевым, который мне очень помог. Позже я узнал, что за два дня до моего к нему визита из автомобиля стреляли по окнам его квартиры, когда дома была жена и двое детей.
Так ему намекали, что хорошо бы смягчить свою позицию по каким-то вопросам. В театр майор привел с собой сотрудника в штатском, по очереди запер директора театра с заместителем, которые, собственно, и наняли тех бандитов, и сделал им строгое предупреждение.
Очень занятно смотреть на цвет лица и размер глаз людей, которые думали, что останутся безнаказанны. Их никто не ударил, им просто объяснили, что произойдет, если их угроза будет приведена в действие.
При этом лица этих людей за несколько минут сменили цвет четыре раза. Поскольку позднее мы продолжали видеться в театре, я наблюдал эту радугу с нескрываемым интересом. Словом, это действительно было Время Ночь. Абсолютная гоголевщина.
Ясновидящая
Как-то я увидел в театре женщину, которая шла по сцене в реквизиторский цех. Оказалась, что это ясновидящая, которая лечит от астмы начальницу цеха, которой был назван конечный срок. Забегая вперед, скажу, что благодаря этой ясновидящей она вылечилась.
Мне сказали, что ясновидящая хочет со мной поговорить. Мне стало интересно, я зашел к ней. Наряду с другими вещами, которые мне нужно учесть, она сказала, что у меня не получится уехать из города до 13 января.
А мне как раз нужно было уезжать, но я ее послушался и пришел за билетами только 13-го. И когда я обратился в кассу, выяснилось, что до 13 января билетов на Москву не было.
Но и на 13-е, как сказала мне кассирша, билетов не было. Я стал про себя ругать ясновидящую, но уйти при этом не мог. И через некоторое время кассирша закричала:
«Молодой человек! Есть один билет! Как хорошо, что вы еще не ушли». Я сказал: «Мне было сказано, чтобы я не уходил». Она спросила: «А кто вам это сказал?» — «Ясновидящая». — «Ха-ха», — ответила кассирша. А я не сказал ей в ответ: «Ха-ха».
Мне все это было очень интересно. Живя в театре, многие вещи видишь иначе. Эта ясновидящая ставила диагноз внучке моей знакомой по фотографии. Над этим можно смеяться, иронизировать. Но я проверял — она говорила абсолютную правду.
В театре, где я работал, умер актер. На похороны к нему из-за Полярного круга ехали дети, но опоздали. Ясновидящая сказала им: «Если хотите, я могу передать вам то, что он сейчас хочет вам сказать».
Опять же это очень сомнительная история для любого здравомыслящего человека. Но я думаю, что она говорила правду. На меня такие истории производят серьезное впечатление.
Упавший ангел, или Взятие Берлина
А вот в кино действуют другие законы, нежели в театре. Хотя я не снимал пока полнометражных фильмов. Работал только в телевизионных проектах. Впрочем, «Бедная Настя» — это настоящее большое телевидение. Мы работали вместе с американцами.
Эти люди снимали «Санта-Барбару» и «Секс в большом городе». И поскольку американцы намного раньше запустили сериальный конвейер, они знают какие-то технологические вещи.
Мне было очень интересно выстраивать мизансцены: рассчитывать движения камер, актеров. Образно говоря, это территория, когда ремесло переходит в искусство и обратно в ремесло.
Был во время съемок катастрофически смешной эпизод. В Юсуповском дворце снимали сцену бала. Съемки ночные. Массовка — студенты, которым все это в диковинку.
Их нарядили в шикарные костюмы, шляпы. Одной очень пышной девочке достались ангельские крылья на лямках от парашюта.
Второй режиссер очень сильно кричал на студентов – что надо бегать быстрее, не топать. Заставил их снять обувь. И вот они бегут босиком, бросают конфетти, беззвучно смеются.
А в дверь им нужно пробегать плотной группой и с большой скоростью — чтобы не было пустого пространства за основными героями, стоящими на переднем плане.
И вот когда эта толпа понеслась в узкую дверь, та плотная деваха зацепилась за ручку лямкой от парашюта.
Как в диснеевском мультике влетела в кадр, продолжая вертеть ногами, остановилась в воздухе между актерами в кадре и со скоростью пули вылетела назад, сметая человек пять массовки. Все, включая оператора, упали.
Хуже всего пришлось играющим свои роли актерам. Сначала они ничего не замечали. Потом увидели, как перед ними упала съемочная группа. Повернулись и начали хохотать.
Согнувшись пополам от хохота, в ту комнату, куда влетела эта пышка, забегает второй режиссер. А девчонка лежит на спине, все эти кринолины задрались.
Он не может ни вдохнуть, ни выдохнуть от хохота, а она не может понять, что происходит. Приподнимается и невозмутимо говорит: «Что, разглядываешь мои трусики?»
После этого у всей команды наступает второй припадок. Пятнадцать минут никто не может ничего делать, потом еще минут сорок никто не может повторять эту съемку – потому, что когда люди попадают в эту же ситуацию, у них начинается еще один приступ хохота.
Ленинград («Санкт-Петербург» выговорить не могу, и «Питер» не мое слово) — это декорация, сданная в аренду. Когда мы там снимали, стояла чудесная сухая осень, совсем не питерская. Как-то ночью мы с ассистенткой вышли прогуляться.
И, уже возвращаясь к месту наших съемок, в одном из переулков увидели горящий грузовик. Потом поняли, что это дымовая шашка и осветительная аппаратура. Оказалось, это идут съемки фильма «Штурм Берлина». На асфальте лежит наглотавшийся дыма массовочник.
Кругом бегают люди в противогазах с автоматами, горят грузовики, лежат дымовые шашки и мешки с песком. Такое ощущение, что горит дом. А внутри люди смотрят телевизор, на улицу даже не выглядывают, им это давно уже не интересно.
На противоположном берегу канала бегает массовка, установлен красивый свет. Вовсю идут съемки.
Мы заходим в Юсуповский дворец, и я, приоткрыв шторы, показываю нашим, что происходит на улице. Внутри «Бедная Настя», снаружи «Штурм Берлина».
Во дворце стоят придворные, босая девочка с крыльями ангела, Игорь Дмитриев, играющий директора Императорского театра, Альберт Филозов, Лена Корикова… А с той стороны окна бегут немецкие солдаты в противогазах с автоматами-шмайссерами.
Это такой кадр а-ля Феллини или какой-то эпизод из собственного фрейдистского сна. Очень жаль, что на тот момент ни у кого из наших уже не было пленки и это нельзя было сфотографировать.
Такие вот случаются истории, похожие на фрагмент сценария. И особый вкус придает им профессия. Иначе ты мог бы этого не увидеть. Это тот же ужин с поросятами.
Когда ты видишь живых людей и жизнь, вывернутыми наизнанку. Это один кусок – который нельзя разрезать и разделить. Это – жизнь. Она же театр. Она же кино.
Двадцать три последствия романов
У меня никогда не возникало сожалений по поводу выбранной профессии. Это как дар речи — я этого очень хотел, и мне это дали. Как бы все это ни было жестоко, чудовищно, больно, несправедливо, это приносит радость, не сопоставимую ни с чем.
В результате ты видишь реальность, которую создал ты, благодаря, конечно, другим людям. И вот она живет по законам, которые ты придумал и включил в действие. Может, нечто похожее испытывает изобретатель или архитектор.
По затрате и по отдаче энергии это очень похоже на то, как ты звонишь по телефону, спешишь к вокзалу, даришь цветы, целуешься… а потом появляется живой человек — который о чем-то мечтает и чего-то требует.
И с каждой минутой он все больше и больше становится от тебя независим. Раньше, когда мне хотелось сказать в интервью что-то красивое, я говорил, что у меня трое детей и двадцать спектаклей. Теперь боюсь, что дети обидятся. Хотя, может, и нет. Они уже взрослые.
Как-то Лев Дуров сказал, что не детям нужны родители, а родителям нужны дети. И мне тоже кажется, что от детей мы в итоге получаем гораздо больше, чем отдаем.
Когда у меня было два сына, и я уже думал, что уже ничего другого не бывает, появилась дочка Наташа. Наверное, те мужчины, у которых девочка появляется первой, ничего особенного по этому поводу не испытывают.
А я долго не знал, что с этим делать. Вот это существо лежит, вот оно плачет, вот начало ходить… А когда потом протягивает к тебе ручки и говорит: «Папа!», это хуже чем автоматная очередь.
Противоядия этому нет. И хотя Наташа этим не пользуется, и я как-то научился держать себя в руках, скорее всего она понимает, что в эту дверь можно войти всегда.
Сыновей я почти не застал маленькими. Когда появился второй, я уже собирался из этой семьи уходить. У мальчиков, которым сейчас уже 21 и 19 — одна мама, у дочки, которой исполнилось 14, другая. В этом смысле я многоборец. Еще бы кого-нибудь успеть родить, но это как повезет.