6 июля основателю и руководителю ВИА «Самоцветы» Юрию Маликову исполняется 80 лет. Меломанам со стажем не нужно объяснять, что такое ВИА «Самоцветы».
Ведь по тиражам пластинок, количеству шлягеров (таких, как «Увезу тебя я в тундру», «Мой адрес Советский Союз», «Не повторяется такое никогда», «Не надо печалиться», «Багульник», «Там за облаками»).
По популярности и особенно по количеству рожденных «звезд», до сих пор сверкающих на отечественном небосклоне, ансамбль — абсолютный рекордсмен.
Ему же принадлежит еще один «вечный» рекорд – долголетия. «Самоцветы» до сих пор дают концерты, и выводит на сцену их бессменный руководитель, основатель ансамбля Юрий Маликов.
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ В ПОДОЛЬСКЕ
— Юрий Федорович, вы помните, как все начиналось?
— Конечно. Я с детства интересовался музыкой.
Помню, отец привез с войны маленький трофейный аккордеончик, и первое, что я сыграл на нем, не зная нот, на слух, — «Танец маленьких лебедей» Чайковского и «Чардаш» Монти.
В 1954 году наша семья переехала в Подмосковье, там я с отличием закончил 7 классов и поступил в подольский индустриальный техникум на отделение контрольно-измерительных приборов. Параллельно учился в вечерней музыкальной школе по классу контрабаса.
— Почему выбрали именно контрабас?
— Преподаватели мне сказали, что учиться играть на любом другом инструменте уже поздно.
Если, конечно, я хочу достичь значительных успехов (а именно такая задача передо мной стояла!) Как раз в то время в техникуме в наш кружок купили контрабас.
С тех пор он стал мой: 24 часа в сутки я его почти не выпускал из рук. И вскоре понял: не буду ничем другим заниматься серьезно, кроме музыки.
— А как же личная жизнь — любимый футбол, девушки?
— Естественно, все это было!
Когда я уже стал играть в джазовом оркестре, — все девушки техникума и вообще Подольска были мои. Я был парень видный, к тому же у нас же был лучший оркестр в городе.
Потом мне повезло – освободилось место в Мосэстраде и меня пригласили на профессиональную работу. Вместо того, чтобы сдавать экзамены в технический вуз, я все бросил и уехал на гастроли.
— Вы начали заниматься музыкой в период оттепели, а закончили консерваторию уже после событий в Праге, когда по всей стране началось завинчивание гаек. Как это ощущалось музыкантами?
— Через отношение к джазу, в первую очередь. Я застал время, когда джаз нельзя было объявлять со сцены – объявляли просто «выступает эстрадный оркестр».
А в 1962 году была настоящая оттепель — открылось кафе «Молодежное», стали проводиться джазовые фестивали, на одном из которых я стал лауреатом и как контрабасист занял третье место.
Что касается чешских событий, то на музыке это никак не отразилось. Процесс уже невозможно было остановить, потому что уже были «Роллинг стоунз» и «Битлз».
Пришло другое поколение молодежи, увлекающееся гитарной музыкой. И хотя она считалась «тлетворным влиянием Запада» и была под негласным полузапретом, — уже появились «Поющие гитары», «Веселые ребята», «Песняры»…
— Почему вы отказались от карьеры «классического» музыканта?
— После консерватории у меня была возможность даже попасть в Большой театр или оркестр Светланова, но я к тому времени был женатым человеком, нужно было думать о семье.
К тому же так не хотелось всю жизнь играть в симфоническом оркестре, хотелось заниматься своим делом. И такая возможность вскоре представилась. В 1970 году меня отправили на выставку «Экспо-70» в Японию, которая перевернула всю мою жизнь.
ЯПОНСКАЯ АВАНТЮРА
— Расскажите.
— Выставка длилась восемь месяцев. Все это время я все свои суточные (6-7 долларов в день) экономил и откладывал.
В результате привез в Москву 15 ящиков профессиональной японской аппаратуры, которой в СССР не было ни у кого, — гитары, усилители, микрофоны, стереомагнитофон. Тогда в СССР слово-то «стерео» не знали…
— С вашей стороны это был заранее продуманный шаг?
— Авантюра чистой воды!
Она не имела бы права на жизнь, если бы не мое консерваторское образование и мой авторитет в Москонцерте. И если бы не знаменитый конферансье Борис Сергеевич Брунов, который еще в Японии понял, что я хочу сделать что-то новое на эстраде и очень поддержал.
Я летел в Москву как на крыльях. В Хабаровске каким-то чудом мой груз взяли – не было денег, чтобы заплатить за перевес, выручали попутчики.
В аэропорту меня встречала жена — счастливая, думала, что привезу подарки. Она недавно родила сына Диму, бросила любимую работу.
До этого мы купили квартиру (маленькую двухкомнатную на первом этаже) и за нее надо было расплачиваться. И тут являюсь я с пятнадцатью ящиками. Естественно она настроена была скептически — не разговаривала со мной… целый час.
— В то время можно было прийти к руководству Москонцерта и запросто сказать: «Хочу создавать свой ВИА»?
— Ничего подобного — нужна была творческая идея! А она у меня была. Тогда все ансамбли пели в основном иностранные песни или песни самодеятельных авторов.
Я решил обратиться к профессиональным композиторам и поэтам и, благодаря тщательнейшему отбору, сделать репертуар, который интересен, в первую очередь, молодежи. Мы стали первым ВИА, который стал петь песни советских композиторов.
— Вы уже знали, кого пригласите в свой коллектив?
— Ничего не знал. У меня было много знакомых музыкантов, но с ними сложно было создать что-то новое.
Нужно было искать свежую кровь, иначе получился бы нафталин. С приходом Славы Добрынина (тогда он носил фамилию Антонов), Эдуарда Кроля, Леши Пузырева стало что-то вырисовываться.
Когда я их нашел в клубе 3-го таксомоторного парка на улице Вавилова и стал приглашать, они посмотрели на меня как на ненормального: мы, мол, свободные люди, зачем нам профессиональная сцена?
Мы взяли уникального вокалиста Леву Пильщика, который пел не хуже модного в то время в СССР Тома Джонса (к тому же еще и внешне был похож на него), очень способного флейтиста с консерваторской закваской Глеба Мая.
Эти ребята оказались первыми росточками свежей мысли музыкальной. В конце концов выделилась основная группа исполнителей, с которыми и записывались потом самые известные наши песни.
Это Ирина Шачнева, Сергей Березин, Геннадий Жарков, Валентин Дьяконов, Анатолий Могилевский, Юрий Петерсон, Николай Раппопорт. Мы долго думали, как назваться…
— Кстати, откуда взялось слово «самоцветы»?
— Сначала был объявлен конкурс, и приходили мешки читательских писем с вариантами. Но все они отметались…
Олег Анофриев, которому мы тогда параллельно аккомпанировали, предложил назвать – ВИА «Бременские музыканты». А потом мы приехали в Донецк. Слава Добрынин, я и Олег – зашли в универмаг, а там отдел под названием «Русские самоцветы».
Анофриев говорит: «Запиши, может, пригодится». Я тогда все записывал – в моем списке было больше тысячи вариантов названий.
И была песня «Увезу тебя я в тундру», где мы пели: «Сколько хочешь самоцветов мы с тобою соберем». Я принял решение: «Русские» убрал, «самоцветы» — оставил.
— У ансамбля есть «день рожденья»?
— Да – 1970-й год! В сентябре мы начали репетировать. В июне 1971-го сдали программу, 31 июля – дали первый концерт, 8 августа – наш первый эфир в «Добром утре», после которого мы проснулись знаменитыми.
«ВОЛОСАТАЯ РУКА» МАЛИКОВА
— Помню, в те годы поговаривали, что не обошлось без маликовской «волосатой руки» или сотрудничества Маликова с органами КГБ, партийными чиновниками. Что осталось за кулисами истории такого стремительного взлета «Самоцветов»?
— Только то, что в Москонцерте я возглавлял комсомольскую организацию, а потом вступил в партию – вот вся моя близость к официальной власти и весь «компромат».
Я никогда в жизни не занимал никаких должностей, все мое сотрудничество с партийными структурами ограничивалось уплатой партийных взносов.
А секрет нашей популярности прост: на наш репертуар работала, можно сказать, вся страна в лице Союза композиторов и Союза писателей.
Кроме того, нам присылали песни изо всех уголков страны, мы выбирали лучшие, делали современную аранжировку и они становились хитами.
Не все шло гладко: некоторые песни ребята принимали в штыки (например, «У деревни Крюково» или «Все, что в жизни есть у меня»), а бывало, что авторы были категорически против наших аранжировок.
Помню, замечательный композитор Туликов возражал против нашего исполнения песни «Не повторяется такое никогда», пока его дочь ему не сказала: «Папа, ты хочешь ее загубить?»
А песню «Мой адрес – Советский Союз» вообще «браковали» на каждом шагу. Пока она не стала лауреатом и нашей «визитной карточкой».
— Внутри ансамбля были «железные» правила?
— Главный закон был один: на сцене все должны быть трезвые. И – не опаздывать на концерт.
Никаких других ограничений не существовало. Я никогда не проверял, не следил – кто, с кем, когда… А вот концерт был для меня – святое. Публика пришла, и мы — больные или здоровые – должны работать. Но нарушения режима были.
— Как реагировали — штрафовали?
— Штрафы ни к чему не приводят. Для сохранения стабильности жизни, микроклимата, нервов, наверное, лучше расстаться с артистом, как бы он дорог не был. Мы так и делали.
ОТКАЗАЛИСЬ ОТ «БЕРЕЗОВОГО СОКА»
— Были случаи, когда вы отказались от песни, а потом она становилась супершлягером?
— Один раз. Когда Владимир Шаинский предложил нам спеть его новую песню, мы должны были срочно ехать на гастроли, а когда вернулись, оказалось, что ее уже записали «Песняры».
Она называлась «Березовый сок». Прекрасная песня! Но чувства сожаления не было. Наоборот, я счастлив, что ее так гениально спели именно они, потому что, на мой взгляд, «Песняры» — советский коллектив номер один.
— А вы в тройке?
— Мое мнение: в истории должны остаться три коллектива, нет – пять.
В первую очередь это, конечно, «Поющие гитары» как основатели жанра ВИА в СССР, «Песняры» — с точки зрения профессионализма. Еще феноменальные успехи были у «Веселых ребят», «Голубых гитар». Ну и у нас.
— Какие еще легенды и слухи о «Самоцветах» живы до сих пор?
— Разные. Например, почему в середине 1970-х распался ансамбль.
— Хорошо помню, что причин этого распада никто не понял. Со стороны все выглядело идеально – миллионные тиражи пластинок, гастроли, народная любовь.
— На самом деле было так. В 1974 году на гастролях в Ижевске наш солист Валя Дьяконов поехал с друзьями на рыбалку. Там его подпоили, и он не явился на наш сольный концерт.
Это было крупное ЧП, учитывая, что Валя был активно задействован в программе. Конечно, надо было подойти, шепнуть ему на ушко все, что я думаю по этому поводу, а на следующий день уволить и взять другого певца.
Хитрые и умные люди так и поступали. А я был слишком нормальным, не подлым, и высказал при всех…
Все началось с рыбалки, а закончилось тем, что Коля Раппопорт со своим другом Березиным подговорили остальных ребят. И они пошли на меня куда-то жаловаться, писали письма в горком партии.
— Вы знали об этом?
— Конечно! Мне было абсолютно все равно. Им сказали: «Если хотите, делайте свой ансамбль!» Они стали называться «Пламя».
— Вы опять начинали с нуля?
— Нет. Со мной уже работали Володя Винокур, Саша Брондман, Женя Курбаков, постановочная группа была.
Поэтому через двадцать дней мы уже поехали на гастроли с новым составом. Хотя, признаюсь, момент был сложный – недруги торжествовали.
КОНЦЕРТ ДЛЯ БРЕЖНЕВА С ЧЕРНОМЫРДИНЫМ
— При любом режиме всегда есть «придворные» исполнители, без которых не обходится ни один юбилейный концерт, ни один праздник. «Самоцветы» 1970-х из этого разряда?
— Что вы! Придворные – это Большой театр, балет, опера, филармония, хоры – фольклорные, народные… А эстрада всегда была на самых задворках, ее только сейчас подпустили поближе чуть-чуть, благодаря, так сказать, демократическим преобразованиям.
Всего два раза в жизни «Самоцветы» участвовали в концертах для первых лиц государства. Первый раз — в 1973 году, во время торжественного отправления на БАМ группы строителей.
Тогдашний генсек Леонид Ильич Брежнев лично пожал всем музыкантам руки, поблагодарил и спросил у администрации: «А вы их покормили?»
В другой раз пришлось выступать для четверых человек — Виктора Черномырдина, Леонида Кучмы и их жен. Это был уникальный концерт в Горках-9 18 мая 1997 года.
В тот день они подписали очень важный договор, касающийся Черноморского флота, и по этому случаю был устроен маленький закрытый прием в честь президента Украины.
Было всего несколько исполнителей, в том числе и «Самоцветы» – это было личное пожелание Виктора Степановича. Потом нам сказали, что «зрители» хотят спеть с нами «на посошок».
«Посошок» затянулся на несколько часов, песни чередовались с тостами. На столах — лучшая водочка, коньячок, вино, шашлычки… Потом Леонид Кучма взял гитару и спел для нас.
Между прочим, он прекрасно играет на гитаре и здорово поет. Что интересно, у него жена русская, а у Черномырдина – украинка. Мы пели хором русские и украинские песни.
И тем самым, как говорится, поставили под договором культурную точку. А ведь в те времена ситуация была напряженная между нашими странами из-за флота. Могли и пальнуть кое-куда…
«ЖИВЫ ОСТАЛИСЬ ЧУДОМ»
— Вы одними из первых поехали с концертами в Афганистан. Что больше всего запомнилось?
— Обстрелы! Это было начало 1980 года. Борис Громов (он был тогда еще полковником) сказал, что очень важно полететь именно в самую отдаленную точку – кишлак Диларам, хотя там находились бойцов 20-30. ,
Под жутким обстрелом мы прилетели на трех вертолетах, а там уже месяц нет электричества – подключаться не к чему.
Сначала немножко растерялись, а потом больше часа играли на открытом воздухе – под аккомпанемент акустической гитары, губной клавиатуры, саксофона и бубна. Зато голоса были живые.
Еще запомнилось, как в Кабуле нас разместили в авиационном полку. Приходим в казарму — вокруг двухъярусные кровати, а на одной стоит тарелочка, стаканчик граненый и на нем кусочек хлеба.
Нам говорят: «Эту постель, пожалуйста, не занимайте. Вчера нашего друга подбили…» За долгую гастрольную жизнь были разные экстремальные ситуации. Например, однажды в Польше мы чудом не погибли.
Жили во время гастролей на генеральской даче, а ночью отказала вентиляционная система и произошла утечка угарного газа из печки.
Я совершенно случайно проснулся только потому, что накануне напились чаю и появилась естественная потребность сходить до ветру.
Я встал и упал – так меня качнуло. Но я упал так громко, что еще кто-то проснулся, стали в темноте друг друга толкать, выносить тех, кто был без сознания. Еще пару часов и все – мы бы сейчас не разговаривали.
— Припомните что-нибудь веселенькое?
— Однажды на концерте вместо хай-хэта (это такие тарелки с педалью) барабанщику поставили мусорное ведро с педалью.
Или саксофонисту в трубу что-нибудь засовывали. Минутная хохма, а все равно поднимала тонус. Потому что город за городом, концерт за концертом, играешь одно и тоже – нужна же разрядка.
По этому поводу я даже придумал афоризм: «Если бы не переезды, не самолеты, не поезда, не репетиции, не записи, не съемки – жизнь артиста была бы сносной».
— Когда-нибудь хотелось на все это плюнуть?
— Знаете, если ты однажды вышел на сцену и отпил эликсира успеха, искупался в цветах… Это такая зараза, такой кайф, от которого избавиться невозможно.
«ЗВЕЗДА» МЮЗИК-ХОЛЛА И НИЩИЙ КОНТРАБАСИСТ
— Профессия артиста эстрады чем-то схожа с профессией спортсмена – им, за редким исключением, уготована недолгая профессиональная жизнь. А вы тогда думали о завтрашнем дне?
— Представьте себе – нет. В те времена для очень многих людей цель была не заработать, а работать, приносить пользу, заниматься любимым делом.
Если сегодня, например, молодые футболисты с первого дня думают о своем контракте, страховке, берегут свои ноги, то мы счастливы были, что нас брали на работу, посылали на гастроли.
— Юрий Маликов советской поры – был богатый человек?
,- Начнем с того, что я работаю с 14 лет. Учась в техникуме, я подрабатывал — стипендии не хватало.
Учился в консерватории – тоже. И вагоны разгружали, и на практику ездили… В «Самоцветах» за концерт мне платили 27 рублей, когда стал заслуженным артистом, — в три раза повысили. При средней зарплате по стране 150-200 рублей, я получал тысячу-полторы.
— И как распоряжались?
— А ничего же не было – ни жилья, ни машины, не говоря уж о даче. Я жил в комнатенке, где из мебели были только горбатый диван, на котором спать было невозможно – я все время скатывался.
Не было даже стула! Но перед свадьбой я решил: в загс повезу невесту только на собственной машине. Но как ее купить – были же многолетние очереди!
В результате я занял у друзей и родственников недостающие три тысячи рублей, купил «Москвич» и отвез. Моя невеста была достойна этого.
— Лав стори была захватывающая?- Мы познакомились 5 января 1965 года. Я был тогда застенчивым молодым провинциалом, приехавшим в Москву с контрабасом в руках.
А Московский мюзик-холл, где Людмила танцевала, объехал уже полмира и везде пользовался ошеломительным успехом. Там работали самые красивые девушки Советского Союза.
На одном из концертов певица Мария Лукач, с которой мы в тот день выступали, сказала, что хочет познакомить с одной очаровательной артисткой балета. Когда я увидел перед собой прелестное девятнадцатилетнее создание, только что приехавшее из Парижа, я, конечно, оробел.
Еле дождался окончания концерта, в голове одна мысль: ее обязательно надо проводить. Выходим — на улице холод страшный. Она в легоньком пальтишке, да и я не в дубленке.
Подходим к дому, а расставаться ох как не хочется. Физиономия моя, наверное, была настолько кислой, что она сжалилась:
“Ладно, сейчас переоденусь и вернусь”. Мороз такой – стоять невозможно. Стал бегать, прыгать. Она выходит, а перед ней огромными буквами вытоптано: “Люся”.
Но следующий раз встретиться нам удалось только месяца через три: то мюзикл-холл на гастролях, то я. Но я о Людмиле постоянно думал.
Жизнь у нее была совсем другая – Париж, пышные приемы, банкеты. Наверное, мечтала о каком-нибудь принце, а тут какой-то нищий музыкантишка-контрабасист…
А для меня это была настоящая любовь с первого взгляда. Помню, мы приехали к ее отцу, попили чайку, потом он встает и говорит:
«А не пойти ли мне погулять?» И ушел на целых три часа. Мы остались вдвоем и тогда в первый раз поцеловались.
ТРЕТЬЕ РОЖДЕНИЕ «САМОЦВЕТОВ»
— Кризис ВИА в СССР начался с Олимпиады-80, когда решили показать зарубежным спортсменам прогрессивность социалистического строя и из подполья выпустили рок-культуру…
— Да, открыли шлюзы. Вокально-инструментальный жанр немножко стал отставать. А в 1984 году после публикации в газете «Правда» выступления секретаря ЦК КПСС по идеологии Черненко начались гонения.
Все коллективы в приказном порядке заставили петь песни «Если бы парни всей земли» и «День без выстрела». Специальная комиссия всех тупо отсматривала на профнепригодность.
Первой, насколько помню, отчиталась Украина: «Мы почти всех разогнали! Остались только Ротару и «Червона рута»…
Это была такая одноразовая последняя дубина, которой пытались ударить, но замахнулись, по всей стране пролетело рикошетом, кого-то даже посадили… А дальнейшие события вы знаете.
— Сколько всего исполнителей прошло через школу «Самоцветов»?
— Более тридцати.э Многие наши солисты стали «звездами».
Например, Слава Добрынин, Володя Винокур, Сережа Березин, Владимир Петрович Пресняков, Сергей Беликов, Володя Кузьмин, Леша Глызин, Саша Барыкин.
Я горжусь тем, что наши школа «Самоцветов» дала им путевку в жизнь. Ведь благодаря тому, что я их нашел, привел в ансамбль, потом они стали знаменитыми. Благодаря, а не вопреки.
— Как произошло, что ансамбль вернулся на сцену?
— К концу 1980-х у молодежи появились новые герои – ласковые маи, миражи, новые течения в музыке.
Тематика песен, которую мы использовали в тот период, уже морально устарела, поднадоела, а что-то делать новое не было сил. Оценив ситуацию, в 1992-м мы приостановили свою деятельность.
Честно говоря, я думал, что навсегда. Но о нас не забыли, и уже три года спустя Первый канал ТВ предложил нам отметить 25-летие нашей команды.
Мы обзвонили всех музыкантов, кто работал в «Самоцветах», пригласили гостей. Я не мог даже предположить, что такая ностальгия по ретро нахлынет, и люди захотят слушать старые песни. Эксперимент оказался настолько удачным, что мы решили не расставаться…