10 февраля 109 лет назад родился лауреат Сталинской премии, народный артист СССР Владимир Зельдин
Мне посчастливилось видеть Владимира Михайловича Зельдина на сцене за несколько месяцев до его столетия. В спектакле «Человек из Ламанчи» он творил на сцене немыслимое: пел (живьем!) серьезные арии, танцевал, фехтовал, заигрывал с залом…
А после нашел время и силы для большого интервью, в котором рассказал о самых ярких и трагических моментах своей непростой жизни, о встречах с великими современниками и о многом другом. Предлагаю интервью Владимира Зельдина 2014 года.
«МОГЛИ ВСЮ ЖИЗНЬ СЛОМАТЬ В 18 ЛЕТ»
— Владимир Михайлович, в 99 лет вы выходите на сцену в четырех сложнейших спектаклях. Откуда силы, мотивация, кураж?
— (Смеется.) Вот честно – не знаю! Иногда думаю: «Нет, не смогу сегодня играть — надо срочно отменять спектакль». А приходишь в театр, садишься за гримировальный столик, одеваешься, гримируешься. И ничего вроде!
То есть настроение возникает постепенно-постепенно, особенно когда подходишь к сцене, чувствуешь дыхание зрительного зала… Мне не нужно как-то особенно готовиться. Просто сосредоточиться нужно — у меня же возраст. А это же надо все продумать, нужно все помнить.
— Вы пережили царскую Россию, революцию, гражданскую войну, НЭП, коллективизацию, индустриализацию, сталинские репрессии, Великую Отечественную, оттепель, застой и, наконец, перестройку…
Как вам удалось сохранить дон-кихотовский романтизм, искренность? В театре говорят, что вы были рыцарем и правдоискателем всегда.
— Объяснение у меня одно: абсолютно все в человеке заложено генами и его семьей, а в нашей семье в детстве все мы были напитаны любовью. Папа был музыкантом и дирижером, военным капельмейстером, мама – учительницей.
Атмосфера в нашем доме была замечательной. Жили всегда небогато, но умели радоваться мелочам. Я ни разу не слышал, чтобы родители между собой разговаривали на повышенных тонах и на нас, детей, никогда голос не повышали.
Папа никогда не курил, я никогда не видел его пьяным. Может, поэтому и я ни к курению, ни к спиртному за свою долгую жизнь не пристрастился. Алкоголь никогда меня не веселил и никогда мне не был нужен, чтобы поднять настроение, раскрепоститься.
— Какой же у вас допинг? — Любимое дело — театр! Еще – классическая музыка, спорт. Я с детства гонял на коньках, ходил на лыжах, обожал легкую атлетику, волейбол, теннис, водные лыжи. Поэтому я всю жизнь музыкальный и в очень хорошей спортивной форме.
У меня в детстве практически не было свободного времени: постоянно какие-то занятия, секции, кружки, я учился играть на скрипке. Постоянно мечтал: то стать музыкантом, то балетным танцовщиком, то актером.
Параллельно мы совершенствовали себя физически, сдавали нормативы. И это было большим счастьем – получить значок ГТО, значок «Ворошиловский стрелок» или «Ворошиловский всадник».
Мне, как человеку верующему, совершенно искренне казалось (да и сейчас я в этом уверен!), что жить честно для человека – легко и естественно. Я был советский человек — доверчивый, законопослушный, как все мое поколение.
Мы верили радио, газетам, всему, что бы нам ни говорили, ни капли не сомневаясь. Даже когда Никита Хрущев пообещал коммунизм к 1980 году. Верили!
— А в это время в стране вовсю шли политические процессы, людей арестовывали прямо на улицах и они пропадали бесследно…
— Знаете, и у нас в театре в 1930-е годы пропадали люди. Это видели и замечали все вокруг. Но об этом не говорили – говорить было не принято. Меня ведь в 1933-ем тоже вызывали на Лубянку по ложному доносу.
— Расскажите. — Мне было 18 лет, я учился на третьем курсе Мастерских при театре имени МГСПС. Помню, пришел в полном недоумении: чем обязан? Следователь в гимнастерке как заорет на меня: «А ну оружие на стол!»
Я растерялся, говорю: «У меня никакого оружия нет». Он на меня давил по полной: «Лучше сразу сознавайся! Мы все знаем!», иначе, мол, они поедут с обыском ко мне домой.
А я тогда был очень наивный, смотрел на него чистыми глазами: «Я не могу вам врать». А сам судорожно вспоминал: когда я дал повод на меня «настучать». Потом вспомнил! В конце каникул обычно мы ездили в колхоз – занимались там с местной молодежью актерским мастерством.
Там в разговоре с одним товарищем об уличной преступности (а в те годы в Москве по вечерам было не очень спокойно) я сказал, что хорошо бы раздобыть какой-нибудь пистолет, чтобы обезопасить себя от уличных хулиганов. И видимо он «стукнул» куда надо. Хорошо, этот следователь мне поверил.
— Понял, что эти глаза не лгут… — Да! Взял подписку о неразглашении и отпустил. А могли всю жизнь сломать в 18 лет. Повод был, запросто могли отправить в лагерь. И все! Но не отправили же.
— Тем не менее, согласитесь: время было тревожное. — Вообще я вам хочу сказать: время было страшное, но я, может, по своей наивности, неумению проанализировать ситуацию и испугаться, ничего не боялся. Просто не чувствовал никакого страха.
А самое главное, я горжусь своим поколением. Нас отличало то, что мы очень любили свое отечество и самое дорогое – жизнь — положили на алтарь победы над фашистской Германией.
Ведь в основном мое поколение все ушло в другой мир, понимаете?! Я — чудом уцелел. И только благодаря фильму «Свинарка и пастух».
— Каким образом? — Картину уже начали снимать — мы закончили натурные съемки в Кабардино-Балкарии, на Домбае. И тут война! В Москве меня поджидала повестка. Я должен отправляться в учебное танковое заведение – учиться на танкиста, и мыслями уже был на фронте.
Вдруг звонок с «Мосфильма»: «Володя! Приезжай немедленно. Есть постановление Комитета по кинематографии, подписанное министром Большаковым, закончить картину».
— Разве министр кинематографии такие вопросы решал? — Нет, конечно. Я уверен, что решение принимал не Большаков, а лично Иосиф Виссарионович Сталин. Мосфильм» эвакуировали в Казахстан. Москва уже была осаждена, ее вовсю бомбили.
А мы – группа Пырьева – в павильоне и на сельскохозяйственной выставке в две смены снимали московские сцены из фильма. То есть, если бы не «Свинарка и пастух», меня давным-давно на свете не было бы. Мне было тогда 26 лет – таких первыми бросали в самое пекло.
(Читает.) А тех, кто жив, кто чудом уцелел,
Сегодня мы, как чудо изучаем,
Но даже чуду, чуду есть предел –
Все реже их на улице встречаем…
«В КИНО ПОПАЛ БЛАГОДАРЯ ЖЕНЩИНАМ»
— Владимир Михайлович, как вы совсем молодой артист, без опыта работы в кино, попали в фильм «Свинарка и пастух», да еще на главную роль?
— Случай помог! Когда Иван Александрович Пырьев задумал снимать эту картину, я работал в Театре транспорта. Играл неплохие роли. Среди них одна выделялась особенно — рядовой Гоглидзе в спектакле «Генеральный консул».
Такая комедийно-героическая роль — публика принимала на «ура»! К тому же я был очень музыкален, прекрасно танцевал любые танцы – грузинские, даже редкие в то время для Москвы вальс бостон, фокстрот, танго. Лошадей обожал – скакал лихо!
И вот однажды после спектакля ко мне подошла ассистентка Пырьева: «Володя, прочтите сценарий. Там есть роль интересная». Конечно, я пришел в восторг — все в стихах, к тому же изумительная музыка Тихона Николаевича Хренникова.
Вскоре звонок: «С вами хочет познакомиться Иван Александрович Пырьев». А о нем легенды ходили: самодур, тиран…
— Говорили, мог наорать без повода, даже ударить актера… — Скажу вам так: говорить всякое говорили, но самобытный талант и профессионализм признавали все. У Пырьева были враги — как у каждого талантливого человека.
Многие ему просто завидовали. При этом мало кто знает, что в юности он батрачил, прошел войну. Имел, кстати, несколько Георгиевских крестов. Потом пристрастился к самодеятельности, был учеником Эйзенштейна. То есть сделал себя сам.
А «самодур», «наорать, ударить».. Лично я снимался в двух картинах Ивана Александровича и ни с чем подобным не сталкивался ни разу. Пырьев был очень яркая, мощная личность!
Итак, мы встретились. Иван Александрович сказал: подготовь мне две-три сцены. Особого грима во время проб мне не делали – усы, брови, папаха, костюмы. Сняли. А я знал, что параллельно со мной пробовались очень многие, в том числе лучшие актеры-грузины.
И понимал, что по большому счету шансы мои равны нулю – они все как на подбор лихие наездники, красавцы, музыкальные невероятно.
Но Пырьев сделал неожиданный ход: он собрал в просмотровый зал всех женщин съемочной группы, показал им все актерские пробы и задал один вопрос: «Какой Мусаиб будет пользоваться успехом и любовью у зрителя?» Представьте себе, дамы из всех «грузин»…
— Результат мы знаем: выбрали вас. — Как мне рассказывали: единогласно! И таким своеобразным образом меня утвердили на роль.
— Ваш коллега Евгений Весник, фронтовик-разведчик, рассказывал, что когда война закончилась, было ощущение, что вот-вот наступит рай. А у вас какие самые яркие «военные» воспоминания?
— Когда закончилась война, действительно была эйфория. 9 мая я был в Москве и был как все – самым счастливейшим человеком на свете.
В этот день на Красной площади всех военных обнимали и целовали, чуть ли не на руках носили. Совершенно чужие люди тут же кидались им на шею так, словно роднее не было никого на свете…
Часто вспоминаю, как мы выезжали на фронт, выступали с концертными бригадами – и на передовой, и в госпиталях. Я не менее двух тысяч сделал концертов бесплатно – и в Германии, Венгрии. Чехословакии. Всю Европу объездил!
А знаете, какое еще воспоминание особенно ярко сохранилось в памяти? По случаю Победы нам в театре праздничные пайки выдавали: по полбуханки черного, 250 граммов сыра, полукопченой колбасы, масло, сахар, леденцы и пачка печенья.
Это было так трогательно! Помню, я принес, разложил и долго смотрел на этот «натюрморт», не притрагивался. Просто нюхал!
«С МАРИНОЙ ЛАДЫНИНОЙ ОБЩАЛИСЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО»
— Валентин Гафт вам посвятил не очень свойственную для своего творчества — довольно добрую эпиграмму. — Прелестное четверостишие.
(Читает.) Был пройден путь большой и яркий,
«Учитель танцев» что?! Бог с ним!
Он так любил свою свинарку,
Как дай ей Бог любимой быть другим.
Здорово, правда? — Естественно сразу после премьеры пастуха со свинаркой народная молва «поженила» и в жизни. Вы с Мариной Ладыниной вне съемок общались?
— Мне повезло: мы дважды встречались с Мариной на съемках и оба раза играли любовь. Казалось бы, я должен ее хорошо знать. Ничего подобного — я просто был ее партнером.
В жизни Марина была скромной, замкнутой, умной, всегда немного печальной, неразговорчивой, никогда и ни с кем своими тайнами не делилась. Но как партнерша она была просто восхитительная. Она могла всё!
— Актриса Вера Васильева считает, что судьба Марины Ладыниной трагична. — Наверное. Не сниматься после своих триумфов пятьдесят лет и доживать жизнь, в общем, в безвестности и одиночестве – только другая актриса может понять и оценить масштаб такой трагедии.
Она действительно очень закрыто потом прожила свою жизнь. А в фильмах ее запомнили молодой, красивой, сияющей и абсолютно счастливой.
Знаете, какой я ее запомнил? Помню, когда впервые увидел Марину так близко, я просто от восхищения онемел: передо мной стояла очень красивая и очень породистая белокурая женщина с васильковыми глазами, обворожительной улыбкой, от которой кружилась голова.
Совсем непохожая на свинарку из фильма, которую ей предстояло сыграть. Но ей подтянули носик, обсыпали лицо веснушками, повязали платочком — вышла настоящая деревенская девушка Глаша…
Я хорошо помню ее давнюю фотографию, где она в Каннах, на международном кинофестивале, и где она выглядит просто королевой — в бальном платье, мехах, как всегда, открыто улыбающаяся, но царственная и недоступная.
Вот если кого-то можно назвать настоящей звездой, то Ладынину – однозначно. В отличие от нас, простых смертных…
— В своей книге вы пишете, что иногда с ней созванивались. — Был период, когда она развелась с Пырьевым и совсем перестала сниматься, мы вместе выступали в концертах. Обычно исполняли сценку из фильма и пели песню о Москве.
И всякий раз после выступления она мне признавалась: «Я так счастлива!» Потом и этих концертов не стало. Мы с Мариночкой перезванивались до последнего…
В одном из последних разговоров она сказала: «Как хорошо, Володя, что ты позвонил. А то телефон совсем молчит… Ты ведь у меня один остался».
