Гена, в свои тридцать пять, ничего в жизни не добился. Жил он в однокомнатной квартире, подаренной ему родителями еще на восемнадцатилетие.
Работал слесарем-сантехником в местном ЖЭКе. Единственное, что смог Гена — жениться и обзавестись ребёнком. Так они и жили в однокомнатной квартире втроём.
— Гена, тебе не кажется, что нам нужно больше места для комфортной жизни? — как-то намекнула ему жена Галя. — Сколько можно ютиться в одной комнате? У нас ребёнок подрастает, если ты не забыл!
Это была правда — ребёнок, действительно, подрастал. В три года он уже был ростом с пятилетнего. И родители устали менять ему кровати.
— Купить сразу кровать на полкомнаты и не париться, — смеялся отец.
— Сперва надо ребенку комнату заиметь, — сердито парировала Галя.
— Слушай, у меня идея! — покумекав своими сантехническими мозгами, выдал Гена. — Надо квартиру матери продать и купить себе побольше.
— Гена, ты гений! — саркастически усмехнулась жена, — А мать ты куда денешь? В дом престарелых?
— Галя, побойся Бога! К себе заберем, конечно же! — возмутился Гена.
— Идея с квартирой мне нравится, идея с матерью — не очень, — задумалась Галя.
— Ну, выбирай! Третьего не дано, — пожал плечами Гена.
Галя думала два дня.
— Ладно, согласна, — через два дня заявила Галя мужу. — Покупаем трешку и тогда забираем мать к себе.
— Галя! Это так не работает! — Гена схватился за голову. — Сперва забираем мать к себе, потом продаём её квартиру и уже потом покупаем трёшку.
— Ладно, — закатила глаза Галя, — Сразу, так сразу.
В тот же день Гена уже был у матери.
— Сынок, случилось что-то? — Вера Васильевна засуетилась, увидев на пороге старшего сына. Обычно, его не дозовешься, а тут сам пришел.
— Да нет, мать, нормально всё, — Гена прошел на кухню, по-хозяйски залез в холодильник, достал колбасу и отрезал себе кусок.
— У нас тут к тебе предложение, — тщательно работая челюстями, сел он за стол и посмотрел на удивленную Веру Васильевну. — Переезжай к нам жить, — без предисловий начал он. — Мы тут прикинули, что твою квартиру продать можно за хорошую цену.
Потом мы свою продадим и купим трёшечку. Глебка растет, как на дрожжах. Ему отдельную комнату надо. И у тебя отдельная будет. Будешь бабушка с проживанием, — хохотнул он. — А то сейчас внука по праздникам только и видишь.
— Да ты что, сынок, — замахала руками мать, — Я ж квартиру вам с Ильёй пополам хотела поделить. Мы же тебе с отцом, царство ему небесное, подарили квартиру. Это ж не по справедливости будет. Ему одну старую дачу, а тебе всё?!
— Илюха ж хорошо устроился! Жена состоятельная, с хорошей квартирой. Зачем ему еще-то квартира? Вон, пусть на даче ковыряются, если заняться нечем будет, — Гена встал и отрезал еще кусок колбасы, убрав в холодильник оставшийся маленький хвостик.
Вера Васильевна с жалостью проводила её взглядом. Это был её завтрак. Теперь придется снова идти в магазин, а ноги уже не те.
Ей не жалко было колбасы для сыночка, ей жалко было свои ноги.
— Зато тебе в магазин ходить не надо будет, — словно прочитал её мысли Гена.
— Сынок, я подумаю и с Илюшей посоветуюсь, — Вера Васильевна поставила чайник.
— А чего с ним советоваться-то? Конечно, Илюха скажет — дели всё пополам.
Он же не бывал в моём положении, — обиделся Гена и достал из холодильника колбасный хвост, который исчез у него во рту за считанные секунды.
— Хорошо, — вздохнула Вера Васильевна. Может, и правда, полегче будет. В аптеку не надо будет ходить, и из магазина с полными сумками тащиться. Да и уборка много сил отнимает.
На том и порешили. Квартиру матери Гена выставил на продажу, правда, цену от жадности заломил космическую.
А старую дачу мать переписала на младшего сына. Илья был не в претензии. Ему нравилась их дача, он давно хотел попросить её у матери, но не знал, как. А теперь — такая удача — собственная дача!
Гена перевез Веру Васильевну к себе в дом. И вот тут началось. Трое взрослых и один ребёнок в одной комнате — это был сущий ад.
— Господи, Вера Васильевна, ну куда вы поставили кружку? Вы же видите — тут не для них место. И вообще, пейте свой чай у себя в углу. Столько места нет на кухне, не рассчитано на такую ораву! — сноха раздраженно выговаривала пожилой женщине.
Раскладушку матери Гена отгородил ширмой, которую выпросил во дворце культуры, когда менял там прорвавшуюся трубу.
— Мать, это ненадолго, пока квартиру не продадим твою. Но покупателей не привлекала заоблачная цена. И Вера Васильевна кряхтела на жесткой раскладушке.
— Мать, я тут подумал, — Гена заглянул как-то за ширму, когда она завтракала в своём углу, поставив себе табурет вместо стола, — Ты, это, пенсию бы мне отдавала свою. Мы же тебя кормим, поим, за лекарствами тебе ходим. А у меня столько денег нет.
— Хорошо, сынок, — Вера Васильевна кряхтя поднялась с раскладушки и пошла в коридор за сумкой, — Вот, возьми. Это всё, что осталось. Следующая пенсия через три дня будет.
Она отдала ему все деньги. Правда, лекарств она так ни разу и не получила. То он забыл, то таких не было в ближайшей аптеке, а идти в дальнюю у него уже сил не было.
— Устал, как собака, — оправдывался он. Галю свекровь раздражала просто одним своим присутствием.
— Что вы топчете тут? Неужели не видно — я мыла полы. Вы ж этого не делаете, а только гадите везде, — выговаривала она Вере Васильевне, — И я устала уже за вами перемывать всю посуду, лучше не трогайте ничего!
— Прости, — извинялась свекровь и уходила за свою ширму. Единственным, кто радовался ей, был внук. Он любил сидеть у нее на раскладушке и играть с ней. Она пела ему песенки, рассказывала сказки. Но и это не нравилось Гале.
— Глеб, выйди оттуда! У тебя мамочка есть, я сама тебе сказки почитаю, — вытаскивала она мальчонку из-за ширмы.
Илья звонил матери часто. Раньше он часто приезжал к ней, но теперь, в чужую квартиру и семью он не мог приехать без предупреждения. Поэтому, он звонил ей, они договаривались и встречались в парке, что рядом с домом Гены.
— Ну как ты, мам? — Илья беспокоился за неё. Он прекрасно знал, какие условия там, в квартире брата. Да и жену его знал не понаслышке. Язва еще та.
— Ой, Илюшенька, сынок, сил моих больше не останется скоро, — жаловалась мать. — Галина придирается ко мне по разным мелочам. Цепляется как репей. То не так посмотрела, то не там прошла. Лекарств я так и не видела еще ни разу. Деньги приходится отдавать Гене.
Они же меня кормят. Только я не могу есть их еду. Очень жирная и острая она у них. Решила я себе кашу сварить, так Галя молоко отобрала у меня, сказала, что это ребенку.
Пришлось на воде варить. Хорошо хоть масла выдала ложку чайную. Это, говорит, чтоб, не дай Бог, холестерин не повысился у меня.
Илья только качал головой, слушая жалобы матери. Он стал привозить ей лекарства сам. А Гена и рад — одной проблемой меньше.
Так прошло полгода. За это время Илья отстроил себе на месте старой дачи хороший добротный дом. На первом этаже разместил комнату для матери, чтоб ей по лестнице не подниматься, гостиную, кухню и санузел.
На втором — спальню, детскую, гардеробную, кабинет и еще два санузла. В мансарде была одна просторная комната и кладовка.
Жена у Ильи и правда, была состоятельная, но и Илья не был альфонсом. У него была хорошая работа, высокая зарплата. Да и руки у него росли из правильного места.
Поэтому нанять бригаду и построить дом не составило большого труда. Хорошо, что фундамент у старой дачи оказался крепким. Не пришлось возиться с новым.
В очередную свою встречу с матерью, выслушивая её новые жалобы на сноху и старшего сына, Илья обнял её.
— Поехали, что-то покажу, — подмигнул он ей и усадил в машину.
— Куда ты меня привёз, сынок? — опешила Вера Васильевна, — Вроде места знакомые, а вроде и нет.
— Не узнаешь? — засмеялся Илья. Это ж дача наша.
— Батюшки! — всплеснула руками мать, — Красота-то какая!
— Пошли внутрь, — повел он её в дом.
— Мам, это твоя комната. Хватит ютиться и терпеть хамство братца и женушки его, — Илья привел её в просторную комнату. — Мы обставим её, как ты захочешь. Выберешь сама себе мебель и всё, что нужно.
— Сынок. Илюшенька, — губы матери задрожали и она, присев на единственный стул, стоявший в комнате, расплакалась.
— Мам, ну ты чего? Тебе не понравилось? — сын растерялся. — Ну давай, в другую комнату тебя отведу.
— Нет, нет, — замахала она руками и замотала головой, — Это лучшая комната в мире! — сквозь слезы сказала она. — Прости меня, что так несправедливо обошлась с тобой. Старая я дура!
Пожалела Генку. А жалеть-то Глебку надо, что родители ему такие непутевые достались, — вытирала она слезы.
Переезжать было проще простого — вещей Веры Васильевны в доме Гены почти не было, поэтому всё вошло в обычную спортивную сумку.
— Ну, спасибо, сынок, за хлеб-соль! Тебе, Галина, тоже спасибо! — Вера Васильевна поклонилась в дверях в пояс, — Бог даст, Глебушка не в вас пойдет.
Она вышла из негостеприимного дома. Гена и Галина переглянулись. Они не поняли, что имела в виду мать и свекровь.
Илья обставил комнату матери по её желанию. Его жена, очень приятная молодая женщина, с радостью приняла в их дом свекровь. Вера Васильевна не знала, как быть полезной детям (она звала жену Ильи дочкой) и каждое утро готовила им завтраки.
— Всё равно я рано встаю — старческая бессонница, — отмахивалась она от них, когда они вдвоем принялись её отчитывать, чтоб она не утруждала себя.
— Хоть что-то для вас хорошее сделать, — улыбалась она, глядя на них. Тогда они тоже махнули рукой и с удовольствием предоставили ей эту возможность.
— Вот и хорошо! Осталось внуков дождаться, — Вера Васильевна глядела на младшенького с умилением.
— Уже, мам! — Илья погладил, пока еще незаметный, животик довольной жены. А вскоре позвонил Гена.
— Здравствуй, мать! Ну, как тебе там живется, у богачей? — усмехнулся он и не дав ей ответить, продолжал, — Покупатель нашелся на твою квартиру. Надо быстрей на сделку выходить, пока он не передумал.
— Хорошо, сын, — она впервые назвала Гену сыном, а не сынком или сыночком. Гена даже думал, что ослышался. Но не придал этому значения.
Покупатель, действительно, выложил запрошенную сумму за квартиру. Но эти деньги Вера Васильевна прямо в банке перевела на счет Ильи.
— Мать, ты чего? — обалдело уставился на нее старший сын, — С дуба рухнула? Это ж мои деньги! Он никак не мог поверить в такое предательство со стороны матери.
— А это, сын, мне в наказание — до конца жизни мучиться от такой несправедливости! — погладила она по щеке Гену, как неразумное дитя, и вышла из банка.